Победа 78
Поэзия

Очень близко знаменательная дата - 77 лет Победы нашей страны в Великой

Отечественной войне 1941-1945 гг. Стихов о войне написано огромное

множество. На этой страничке нам хочется поделиться с вами некоторыми
из них. Здесь мы размещаем наши любимые. Возможно, вы их уже читали или

слышали когда-то… А вдруг они вам еще незнакомы, и вы захотите их взять

в копилку своей памяти…

Юлия Друнина

Я только раз видала рукопашный,

Раз наяву. И тысячу — во сне.

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне.


Маргарита Алигер

Минское шоссе                            

Прошли года, затягивая шрамы,

как след в песке - касание волны.

И пряничные вяземские храмы

стоят, как будто не было войны.

И незачем сворачивать с дороги

по рытвинам, - проедем ли, Бог весть! -

чтоб увидать раненья и ожоги,

которых там, наверное, не счесть.

Прошли года. Легендой стали были,

Цветет земля на сотни верст окрест.

Здесь все пылало. Здесь тебя убили.

И вот я еду мимо этих мест.

И добрый ветер мне ресницы студит,

и дали так открыты и ясны,

как будто вправду никогда не будет

войны...

Давид Самойлов

Сороковые, роковые,

Военные и фронтовые,

Где извещенья похоронные

И перестуки эшелонные.

Гудят накатанные рельсы.

Просторно. Холодно. Высоко.

И погорельцы, погорельцы

Кочуют с запада к востоку…

А это я на полустанке

В своей замурзанной ушанке,

Где звездочка не уставная,

А вырезанная из банки.

Да, это я на белом свете,

Худой, веселый и задорный.

И у меня табак в кисете,

И у меня мундштук наборный.

И я с девчонкой балагурю,

И больше нужного хромаю,

И пайку надвое ломаю,

И все на свете понимаю.

Как это было! Как совпало —

Война, беда, мечта и юность!

И это все в меня запало

И лишь потом во мне очнулось!..

Сороковые, роковые,

Свинцовые, пороховые…

Война гуляет по России,

А мы такие молодые!





Ион Деген

Мой товарищ  в смертельной агонии,

не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею ладони я

над дымящейся кровью твоей.

Ты не плачь, не стони,  ты не маленький,

ты не ранен, ты просто  убит.

Дай на память сниму с тебя валенки,

нам еще наступать  предстоит.




Юрий Левитанский

Ну что с того, что я там был.

Я был давно, я все забыл.

Не помню дней, не помню дат.

И тех форсированных рек.

Я неопознанный солдат.

Я рядовой, я имярек.

Я меткой пули недолет.

Я лед кровавый в январе.

Я крепко впаян в этот лед.

Я в нем как мушка в янтаре.

Ну что с того, что я там был.

Я все забыл. Я все избыл.

Не помню дат, не помню дней,

названий вспомнить не могу.

Я топот загнанных коней.

Я хриплый окрик на бегу.

Я миг непрожитого дня,

я бой на дальнем рубеже.

Я пламя вечного огня,

и пламя гильзы в блиндаже.

Ну что с того, что я там был.

В том грозном быть или не быть.

Я это все почти забыл,

я это все хочу забыть.

Я не участвую в войне,

война участвует во мне.

И пламя вечного огня

горит на скулах у меня.

Уже меня не исключить

из этих лет, из той войны.

Уже меня не излечить

от тех снегов, от той зимы.

И с той зимой, и с той землей,

уже меня не разлучить.

До тех снегов, где вам уже

моих следов не различить.

Александр  Твардовский

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они - кто старше, кто моложе -

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,-

Речь не о том,

Но все же, все же, все же..

ЗДЕСЬ рассказ об удивительной судьбе ИОНА ДЕГЕНА.

Опубликован в "Новой газете" 8 мая 2008 года

Восемь лет тому назад в Израиль, на конгресс участников Второй мировой войны,

прилетала делегация Российского комитета ветеранов Великой Отечественной во главе с

председателем комитета генералом армии Говоровым.

Каждое утро начиналось одинаково: Говоров, его порученец и я приходили на пляж. Там

нас уже поджидали. Сначала почтительно оглядывали, потом наиболее смелый подходил

к Говорову. «Товарищ маршал! — начинал он дрожащим голосом. — Под вашим

руководством я воевал…».

Говоров незамедлительно пояснил, что маршалом был его отец, а сам он начинал

младшим лейтенантом. «Так я и говорю, что под руководством вашего папы», —

продолжал как ни в чем не бывало ветеран. А его уже торопили другие…

Нам показывали дом инвалидов войны. В качестве гида выступал седоватый врач с

необычайно яркими живыми глазами, он заметно прихрамывал, опираясь на тяжеленную

металлическую палку, и тем не менее двигался очень быстро. Мы были так восхищены

увиденным (один корт для безруких чего стоит!), что я на прощание решил подарить

нашему гиду последнюю книжку своих стихов. Он поблагодарил и несколько смущенно

сказал: «Я ведь тоже пишу, одно мое стихотворение вы, быть может, слышали. Если

разрешите, я вам его прочту, оно короткое». 

Ион Деген (так звали профессора) откашлялся, и я услышал:

Мой товарищ,

в смертельной агонии,

не зови понапрасну друзей.

Дай-ка лучше согрею

ладони я

над дымящейся кровью

твоей.

Ты не плачь, не стони,

ты не маленький,

ты не ранен, ты просто

убит.

Дай на память сниму

с тебя валенки,

нам еще наступать

предстоит.

Знал ли я эти стихи?

Да я знал их наизусть с того дня, как впервые услышал! А было это в конце войны.

Говорили, что их нашли в сумке танкиста , убитого под Сталинградом.

И вот теперь их мне читает живой автор! И где? В Тель-Авиве. С тех самых сентябрьских

дней я подружился с Дегеном.

Он родился в Могилеве-Подольском. Летом 1941-го через Могилев потянулись обозы с

беженцами, а следом за ними — наши отступающие войска. Деген примкнул к частям

пехотной дивизии.

Бои уже шли в предгорьях Кавказа. На станции Беслан выяснилось, что там брошенный

завод и на нем навалом патоки. Деген и его подчиненный Лазуткин отправились на завод.

Когда возвращались обратно, какая-то женщина предложила обменять патоку на местное

вино. Они согласились, но в это время в сопровождении автоматчика к ним подошел

мужчина в полувоенном пальто, хромовых сапогах. «Спекулируете?» Деген ударил

штатского, тот упал, пальто распахнулось и изумленные бойцы увидели орден Ленина,

депутатский значок…

Их окружили автоматчики, препроводили в подвал особого отдела. Двое суток провел в

подвале Деген. Иногда кого-нибудь выводили во двор, тогда слышались залпы. На третьи

сутки ребят освободили. «А где моя медаль «За отвагу»?» — спросил Деген. «Какая, к

черту, медаль! Чтоб вас оттуда вытащить, пришлось до командарма дойти!»

В июне 1944 г. он был назначен командиром роты во Вторую гвардейскую танковую

бригаду прорыва.

В октябре 1944-го начались бои в Литве, Польше, Пруссии…

Существует список так называемых танковых асов, Деген в нем шестнадцатый. За полгода

непрерывных боев он на своем Т-34 подбил и уничтожил пятнадцать танков.

Зимой 1945-го под Эйдкуненом (теперь Нестеров) его танк был подбит и загорелся. Деген

и стрелок рядовой Макаров попытались вылезти, при этом Деген был ранен снова в

голову, грудь, ноги. Они с Макаровым доползли до кладбища и там укрылись в каком-то

склепе, ожидая, когда немцы уйдут. А тем временем всех, кто был в танке, похоронили в

одной братской могиле. В том числе и самого Иону, его погоны обнаружили на дне в

кровавом месиве.

Спустя много лет профессор Деген с женой и сыном проведал свою могилу. Военком

заверил, что он может не беспокоиться, его могила находится в отличном состоянии…

День Победы встретил в госпитале. Потом были полуторамесячный отпуск, экзамены на

аттестат зрелости, потом он был определен в полк резерва бронетанковых войск

(танкисты звали его МКБ — мотокостыльный батальон), где дожидался демобилизации.

Впервые в жизни Деген был в Москве и каждый свободный день использовал, чтобы

узнать, чтобы увидеть, хотя на костылях это было нелегко. Как-то, выходя из

Третьяковки, он прочел: «Управление по охране авторских прав» и вспомнил: его

фронтовой товарищ гвардии лейтенант Комарницкий, убитый в 1944-м, положил на

музыку стихотворение «На полянке возле школы стали танки на привал». Песня стала

популярной, ее исполнял оркестр Эдди Рознера.

Он решил зайти. В управлении его приняли тепло. Разговор зашел о стихах: «Почитайте».

Послушать Дегена сбежались все сотрудники. А еще через два дня его вызвал замполит.

«Завтра бери мой «Виллис» и к 14 часам будь в ЦДЛ, тебя писатели слушать будут».

В большой комнате его ждали человек тридцать. Одного он узнал сразу, это был

Константин Симонов, других увидел впервые. «Начинайте», — предложил Симонов. По


3

мере чтения обстановка все сгущалась, он сразу почувствовал это. Только один писатель с

обожженным лицом каждый раз складывал ладони, как бы аплодируя. (Потом Деген

узнал, что это был бывший танкист Орлов.) Наконец Симонов прервал Дегена: «Как вам

не стыдно: фронтовик, орденоносец — и так клевещете на нашу доблестную армию!

Прямо киплинговщина какая-то, нет, вам еще рано в Литературный институт».

Когда выходил из ЦДЛ, решил твердо: ноги его никогда не будут в этом заведении.

Он поступил в Черновицкий мединститут. А когда закончил, грянуло «дело врачей». Не

помог ни красный диплом, ни то, что он как инвалид войны был вообще освобожден от

распределения. «Места для вас на Украине нет!»  — сказали ему твердо. Он решил искать

защиту в Москве, в ЦК КПСС — он коммунист, в ЦК разберутся. Шли дни, он ночевал на

вокзале, в приемной ЦК никто с ним разбираться не хотел.

Помог случай. Кагэбэшник из охраны признал в Дегене сослуживца по 2-й танковой

бригаде. «Не волнуйся, я тебе устрою прием…»

Прием был коротким: «Езжайте в Киев, место вам будет». И действительно, в Киеве в

Минздраве ему сказали, что он назначен в институт ортопедии. А он как раз и мечтал об

этом. Но когда через месяц пришел за получкой, выяснилось, что его даже в приказе о

зачислении нет. «Запишитесь на прием к директору», — сказала секретарша. Деген

ворвался в кабинет. Ордена, нашивки за ранения. «Я фронтовик, а вы надо мной

издеваетесь!»

Восседавший в кресле тучный человек в вышитой сорочке ухмыльнулся: «А у меня

вакансий нет и не предвидится. А вот эти ордена, я слышал, можно на базаре в Ташкенте

купить». То, что последовало минуту спустя, нетрудно предугадать: я уже писал о

характере Дегена. Кровь залила «самостийку». Но, несмотря на вопли директора, никаких

последствий этот случай не имел.

Деген ушел из института и поступил в 13-ю больницу, в которой проработал 21 год.

В 1960 году в журнале «Хирургия» появилась статья об уникальной операции хирурга

Дегена. Он пришил правое предплечье слесарю Уйцеховскому. Тот умудрился подставить

руку под фрезу токарного станка. Операция подобного рода была первой в Союзе.

В 1960 году Деген защитил кандидатскую диссертацию, в 1973 году — докторскую, с

1977 года — он в Израиле.

А как же обстояло дело с его хрестоматийным стихотворением? В 1961 г. один из друзей

Дегена предложил ему послать стихи в «Юность». Деген отказался, тогда друг сделал это

сам. Вскоре из журнала пришел ответ: автору нужно много работать, читать Пушкина,

Маяковского... А спустя 17 лет Евгений Евтушенко опубликовал «Мой товарищ в

смертельно агонии…» в «Огоньке». Он снабдил публикацию предисловием:

«Стихотворение безымянного автора, передал Михаил Луконин, который считает его

одим из лучших, написанных о войне». В Тель-Авиве журнал вручил Ионе его коллега.

Год спустя Евтушенко выступал в Черновцах, прочитал «Мой товарищ…», опять-таки

сказав, что автор неизвестен. К нему подошел доктор Немировский, однокашник Иона:

«Это не так, Евгений Александрович, автор известен». Почти одновременно появилась

заметка в «Вопросах литературы», в которой В. Баевский писал об авторе Дегене. Зам

главного редактора Лазарь Лазарев выехал в Израиль. Почти спустя 50 лет после

написания стихотворения оно переведено на все европейские языки, на него существуют

бесчисленные ссылки в интернете. Ион издал в России, Украине и в Израиле две книги

стихов и восемь — прозы.

Но он так и не стал членом ни одного писательского союза и ни разу не пытался. Он умеет

держать слово — профессор, доктор наук, кавалер четырех советских и трех боевых

польских орденов, танковый ас Ион Деген.